Ричард Штерн - Вздымающийся ад [Вздымающийся ад. Вам решать, комиссар!]
«…Прежде всего соорудим во дворе городского музея помост этак четыре на восемь. Наверху — два креста из тесаных бревен, с мясницкими крюками. Кресты будут напоминать пресловутое профанированное шоу с Голгофы. Пока не соберется толпа зрителей, этот демонстрационный объект остается пустым. А когда соберется, запустим в динамиках звуковой фон: человеческие и звериные крики и механический шум. Тут начнется, собственно, творческий акт, им займусь я со своими помощниками. На помост поставим трех живых овец; трех, но даже лучше пять, чтобы можно было произвести некий символический выбор. Те, что сами протолкнутся вперед, станут жертвенными агнцами. С подобающим церемониалом мы их зарежем, повесим на те самые крюки и выпотрошим.
Внутренности бросим на помост, где начнем их формовать и деформировать. Одновременно пригласим всех присутствующих, чтобы поднимались к нам, подключались к этим занятиям и тем самым стали частью нашей творческой попытки вскрыть сущность внутреннего „Я“».
* * *Циммерман в разговоре со своим приятелем и коллегой Кребсом тем же вечером:
Циммерман:
— Я следил за Манфредом с полчаса. Был неподалеку от него, но он не заметил. Никто не знал обо мне, кроме Рикки, вычислившего во мне полицейского. Тот был весьма услужлив, только утверждал, что не знает о компании Неннера ничего существенного. Ничего, я все равно представляю, что он затевает.
Кребс:
— Последнее время мы совместно с отделом по борьбе с наркотиками кое-что предприняли. И пару раз я наткнулся на твоего сына. Правда, против него никогда не было улик. Мы проверили — он не наркоман и не имеет с ними ничего общего. Я скорее боюсь другого. Манфред слишком часто появляется в заведениях, где встречаются гомосексуалисты. Само по себе это еще ничего не значит и, разумеется, ненаказуемо. Я сам весьма сдержанно отношусь к этим людям. Ведь они же отличаются от нас только специфическим понятием любви. Только я подумал, что как отцу тебе бы нужно знать…
Циммерман, после длительной паузы:
— Мог бы ты мне составить список приятелей Манфреда, самых близких? И поскорее!
* * *Редактор Вернер о своем шеф-редакторе Петере Вардайнере:
«Это весьма самоуверенный, но одновременно весьма способный и проницательный журналист. К нам он относился всегда сердечно и держал себя как с равными. Когда он в хорошем настроении начинал подшучивать над слабостями и чудачествами людей, с ним было весело и забавно. Для него не было ничего святого: он подшучивал и над невысказанными признаниями в любви, и над проблемами известных органов тела, издевался над тем, как быстро у нас забывают людские трагедии, и над болезненной жаждой денег, овладевающей многими, иронизировал над лживостью так называемых „священных принципов“ жизни общества и брал на мушку типов, погрязших в коррупции ради денег и положения. У Вардайнера всегда было сердце бойца. И было ясно, что общество, с которым он вечно боролся, однажды разберется с ним. Когда-то он должен был пасть. Но мы-то думали — как герой. А оказалось — как затравленный зверь».
* * *Тот же редактор Вернер о Бургхаузене, совладельце и издателе «Мюнхенских вечерних вестей»:
«Бургхаузен походил на сельского аристократа своими старомодными, но привлекательными светскими манерами. Но это была только иллюзия. На самом деле он был холоден и расчетлив, а если речь шла о деньгах и положении в обществе — беспощаден.
Если считал, что кто-то в фирме не все время работает с полной отдачей — тут же выбрасывал на улицу. На его совести есть даже попытка самоубийства нашего бывшего сотрудника.
Еще со времен войны у него весьма прочные связи с Федеральным ведомством по охране конституции, с американским ЦРУ и с некоторыми людьми из французских ультраправых офицерских организаций. Один из них, некий мсье Лапин, регулярно наведывается к Бургхаузену. И выполняет для него всю грязную работу».
* * *— Господи, что с тобой? — взволнованно воскликнула Сабина, разглядев в прихожей мать. — Что случилось?
— Небольшая авария, — успокоил ее доктор Вильд. — Пару дней, и твоя мамочка будет как новенькая!
Сабина, полная нежного детского сочувствия, провела мать в квартиру, сверкавшую чистотой и порядком. Потом обернулась к Кребсу, который вошел следом.
— А почему здесь вы?
— Чтобы проводить твою маму, — вежливо ответил комиссар. — И чтобы познакомиться с тобой.
— Вы у нас останетесь? — спросила Сабина.
— Нет, — вмешался врач, хотя это его не касалось. — Твоей маме теперь нужно отдохнуть, как следует выспаться. И ей нужен полный покой.
— Я уж позабочусь, — энергично посулила Сабина и вдруг спросила Кребса: — А если вы уйдете, то когда придете снова?
— Очень скоро, — пообещал комиссар. Детская серьезность личика тронула Кребса.
* * *— От таких развлечений устаешь больше, чем от работы, — заметил Петер Вардайнер, лениво потягиваясь.
— Ты устал? Чувствуешь упадок сил? — моментально отреагировала Сузанна.
— Вовсе нет, — торопливо уверил ее Вардайнер. — У меня отличное самочувствие, как всегда, когда готовлю крупное дело. Не могу дождаться…
Сузанна внимательно пригляделась к нему. Они сидели в гостиной своей виллы в Грюнвальде, собираясь выпить по последнему бокалу шампанского, прежде чем пойти спать — каждый к себе.
— Значит, ты не передумал?
Петер Вардайнер ответил с улыбкой:
— Ты, как всегда, зря беспокоишься — надо бы слегка встряхнуться. Хотя бы и с Сашей Бендером. Сегодня на балу вы отлично смотрелись. Почему тебе не пригласить его к нам, с виду он отличный парень!
— Может, и позову, если ты будешь продолжать в том же духе, — сказала Сузанна, став вдруг ужасно серьезной. — Может быть, мне ничего и не останется, чтобы как следует встряхнуть тебя и убедить взяться за ум. Или отправиться к нему, он приглашал.
— Прошу тебя, Сузи, не драматизируй. Попытайся меня понять. Ведь речь идет о благородном и справедливом деле. Отступить теперь — трусливо и нечестно. Я этого не хочу. И не могу.
— Посмотри на себя в зеркало, ложась спать, — посоветовала она. — Глаза горят как у больного, вокруг темные круги, весь побелел как мел. Похоже, ты на грани срыва. Вместо редакции тебе нужно завтра к врачу.
* * *— Пожалуйста, успокойтесь, говорите не торопясь и расскажите все по порядку, — просил инспектор Михельсдорф Зигелинду Зоммер, единственную свидетельницу нападения на Хелен Фоглер. — Не отвлекайтесь от сути, и опишите только то, что сами видели и слышали.
Зигелинда Зоммер почувствовала себя невероятно важной персоной, раз Михельсдорф желает получить от нее показания и даже «просит о сотрудничестве». И потому еще, что с ней полиция встречается уже повторно. Вначале — на месте происшествия, а теперь даже прислали к ней домой! Прежде всего она сварила себе и Михельсдорфу вполне приличный кофе и только потом начала рассказывать.
Инспектор спросил:
— Как бы вы эту историю объяснили сами себе? Могло это быть что-то вроде старой пословицы «Милые бранятся — только тешатся»? Нет? Или это был несчастный случай — например, она споткнулась, он упал на нее? Или просто стечение обстоятельств — может, он хотел ее предупредить, задержать и при этом неумышленно ее ранил?
— Как вам это в голову пришло?! — воскликнула фрау Зоммер. — Это точно было нападение. Тот бандит выскочил за ней из машины и набросился, и давай молотить, и давай душить…
— Значит, сознательное применение грубого насилия? — ободряюще подсказал криминалист.
— Разумеется! Не будь там меня, этот ублюдок бы ее прикончил. Это уж точно.
— Попытайтесь мне его описать. Я знаю, что вы уже пробовали, но придется повторить еще раз. Потому что можете вдруг вспомнить какую-нибудь мелочь, которая нам поможет. Ну как?
— Ну ладно, он был не выше меня, где-то метр шестьдесят пять. И довольно стройный, можно даже сказать тощий. И лицо бледное, но это могло быть от освещения на улице. Оно там ни к черту. Он что-то выкрикнул, но я не разобрала. Потом как зарычит и давай молотить ту бедняжку! А я его — зонтиком, зонтиком!
— Да, вы отважная женщина, — признал Михельсдорф, допивая кофе. — Завтра утром мы вас отведем в полицайпрезидиум и покажем фотографии. Возможно, вы его опознаете.
* * *Показания водителя Пауля Шмитке о его коллеге Гансе Хесслере, водителе Анатоля Шмельца.
«Мы, шофера, знакомимся друг с другом при бесконечных ожиданиях хозяев. Возим-то „шишек“, как у нас говорится. На всякие заседания и собрания, ну и встречи всякие, но и пивка попить и еще кое-чем заняться — тоже. Они не могут пропустить презентации — а мы их ждем часами, днем и ночью, пока напрезентуются.
